Вышедший в марте из тюрьмы директор Казахстанского бюро по правам человека Евгений Жовтис уже презентовал книгу-сборник публикаций о своем деле. Но мы же хотим рассказать о том, как ему сиделось в тюрьме. Радио Азаттык расскажет позднее о тюремных впечатлениях и других недавно освобожденных казахских политзаключенных.
Автор этого репортажа встретился с Евгением Жовтисом на квартире у правозащитника ровно в назначенное время. Однако начавшийся было разговор о том, как ему сиделось в тюрьме Усть-Каменогорска, был прерван телефонным звонком — у Жовтиса просил совета бывший заключенный, проживающий в Павлодаре. После этого звонка беседа продолжилась.
Наша беседа длилась более трех часов. В это время жена Евгения, Светлана Витковская, в соседней комнате возилась с маленьким мальчиком. Заметив мой недоуменный взгляд, направленный в ту сторону, откуда раздавался детский голос, 57-летний Евгений Жовтис пояснил, что это его внук.
ТЮРЬМА ПОСТСОВЕТСКАЯ И ТЮРЬМА ЗАПАДНАЯ
Рассказ о своей тюремной жизни Евгений Жовтис счел нужным предварить пояснением о различии в постсоветском и западном понимании тюрьмы:
— Для Запада нет такого разделения — на колонии и тюрьмы. Там всё, где человек лишен свободы, — это тюрьма. А по-нашему получается, что в Казахстане есть только одна тюрьма — «крытка», как называют закрытую тюрьму в Аркалыке.
Подобное различие в понимании одного и того же термина «тюрьма», по словам Жовтиса, содержит в себе существенное расхождение в подходе к такому фундаментальному явлению, как отношение к лишению человека его свободы:
— На Западе, или в 50 цивилизованных странах, в число которых Казахстан желает попасть, лишение свободы — это уже наказание, это главное в наказании, это первичное. А условия содержания в тюрьме — это уже вторичное. Это первое отличие. Второе отличие в том, что главной целью помещения человека в места лишения свободы является не только его наказание за совершённое им преступление, но и — что не менее важно — его социальная и психологическая реабилитация. Это делается для того, чтобы повысить уровень безопасности в обществе.
Как говорит Евгений Жовтис, в постсоветских государствах свобода не является высшей ценностью, ее лишение не представляется обществом как главное, серьезное наказание, поскольку главным считается условие отбывания в местах лишения свободы:
— Первое, у нас не понимают того, что человек приходит в тюрьму уже наказанным – лишением свободы, а не приходит в тюрьму за наказанием — в виде содержания в ряде мест в бесчеловечных первобытных условиях. Второе, у нас, к сожалению, фактически нет цели получить из тюрьмы исправившегося человека, хотя такая цель и декларируется. У нас все «зоны», начиная от изоляторов временного содержания и заканчивая тюрьмой, направлены на поддержание режима страха. О социальной и психологической реабилитации заключенного вообще можно не говорить, поскольку психологи и социальные работники с заключенными практически не работают.
Евгений Жовтис говорит, что в связи с подобным отношением государства к заключенному главными в местах лишения свободы являются «оперативники» и «режимники», что неминуемо влечет с их стороны нарушения закона. В подтверждение он рассказал о том, как работает казахская тюремная система на примере своего личного тюремного опыта.
СИЗО В ТАЛДЫКОРГАНЕ
Жовтис рассказывает, что как только человек попадает в следственный изолятор (СИЗО), так сразу всё становится понятным с тем, как работает тюремная система. Он напомнил, что был арестован в зале суда 3 сентября 2009 года:
— Около шести часов вечера конвоиры, надев на меня наручники, переправили сначала в зарешеченный автозак [автомобиль для перевозки арестованных] и потом, какое-то время покатавшись по городу Баканасу Алматинской области, привезли в изолятор временного содержания [ИВС] Баканаса, где соответственно меня «переписали», «откатали пальчики», как называют снятие отпечатков пальцев, отобрали ремень, шнурки от ботинок и так далее.
Жовтису не пришлось сидеть в камере ИВС Баканаса, поскольку около четырех часов он находился в общем зарешеченном приемнике, где с ним производились необходимые формальные действия перед направлением в СИЗО.
— Затем, в начале 11 часов вечера, меня этапировали — снова в автозаке — в СИЗО города Талдыкорган, — говорит правозащитник.
По его словам, психологически было очень тяжело, так как он в тот момент понял и ощутил, что жизнь резко поменялась, поскольку до этого дня он пребывал, что называется, на воле:
— Вы уже сами себе не принадлежите, и, соответственно, вы должны строго следовать распоряжениям начальства. В данном случае от маленьких начальников — конвойных, контролеров и прочих — до больших начальников.
Когда Жовтиса привезли в СИЗО Талдыкоргана, там его раздели, провели медицинский осмотр на предмет наличия или отсутствия повреждений, взяли кровь на анализ и потом поместили в камеру.
— Ощущение сразу же специфическое, потому что, как в боевиках, слышишь лязганье дверных затворов и голоса: «Руки за спину!», «Открывается дверь», «Закрывается дверь»» и так далее. Вы идете — решетки открываются, вы проходите — решетки закрываются. Разные блоки, потому что блоки следственного изолятора отделены решетками. В разных блоках содержатся определенные категории арестованных: подследственные; осужденные судом первой инстанции, но ожидающие апелляционного суда; проигравшие апелляционный суд и ожидающие этапирования; проигравшие апелляционный суд, но оставленные в СИЗО на хозработах, — говорит Евгений Жовтис.
Правозащитник рассказывает, что в СИЗО Талдыкоргана он находился в четырехместной камере:
— Моя камера была на четырех человек, мы там были вдвоем. Есть камеры на 10, на 16 человек, есть большие и небольшие камеры.
Кровати... Это не кровати, а двухэтажные нары, сделанные из сваренных между собой металлических кроватей, покрытых стальными полосами. На небольших окнах решетки, и снаружи они прикрыты «ресничками» — своего рода деревянными горизонтальными жалюзи, через которые не видно ничего, даже неба. Свет из окна практически не поступает. Поскольку в камере лампочка низковаттная, то в камере постоянный полумрак, почти невозможно читать. Вместе с тем другая лампочка, которая находится над входной дверью, горит круглосуточно. И хотя она маломощная, всё равно мешает спать, поскольку постоянно бьет в глаза. Ужасно неприятно.
Жовтис говорит, что в камеру поступает только холодная вода:
— В камере есть небольшой умывальничек. За небольшой перегородкой — ее трудно назвать туалетом — обыкновенная дырка в полу, то есть обычный туалет, где нет унитаза. Вода холодная. Раз в неделю выводят в баню, которую трудно назвать баней. Это большое помещение, где есть тазики, а вода течет под напором сверху. Это не души, а труба, по которой поступает «готовая к употреблению» вода сверху, где снаружи смешивают горячую и холодную воду. И вот мы моемся. Иногда вода бывает слишком холодной, иногда — слишком горячей, смотря, как ее снаружи смешают. Но как бы там ни было, помывка в бане — это счастье, потому что никакой другой возможности помыться горячей водой там нет.
Как говорит Жовтис, снаружи его камеры, у входа, поставили стул, на котором круглосуточно сидел охранник, хотя таких «постов» обычно не бывает.
В СИЗО положена часовая прогулка, говорит правозащитник:
— Раз в день часовая прогулка, по закону. Прогулка проходит в таком бетонном пенале, примерно метров семь на семь. При этом одновременно гуляют только покамерно. Поэтому мы гуляли всё время вдвоем. В моей камере было всё время только два человека, считая меня, хотя мои сокамерники менялись. Всего за полтора месяца, которые я провел в СИЗО, у меня было два сокамерника — сначала один, затем другой, а примерно полторы недели я был и вовсе один.
По воспоминаниям Жовтиса, питание в СИЗО Талдыкоргана «на порядок лучше, чем в колонии»:
— После подъема, который в шесть часов утра, умываешься и ждешь, когда принесут еду, которая, на мой взгляд, в СИЗО на порядок лучше, чем в колонии. Хотя, казалось бы, должно быть наоборот. В СИЗО давали борщи, яйца и даже масло на завтрак — как в армии. В принципе, питание в СИЗО терпимое, но если есть свое, то это лучше. По распорядку отбой в 10 часов ночи. Проверки три раза — после завтрака, в обед и вечером.
Как говорит правозащитник, в СИЗО регулярно проводятся обыски и при этом ищут прежде всего мобильные телефоны:
— После завтрака, примерно к восьми часам, проходит покамерная проверка. Иногда проводят «шмон», то есть обыск. Ищут наркотики — это понятно. Но главным образом ищут сотовые телефоны, которые, с прогрессом человечества, сильно «пробили» стены всех следственных изоляторов и других исправительных учреждений. Их ищут, их находят, их изымают, но они неистребимы. Но я наркотиками не балуюсь, а сотового телефона у меня в принципе не было. Дело в том, что сотовые телефоны в подобные места попадают исключительно в рамках коррупции — это способ дополнительного заработка персонала. Я как законопослушный гражданин не мог себе позволить нарушать закон — иметь запрещенный предмет, а как принципиальный противник коррупции не мог потакать ей.
В СИЗО есть еще и медицинский пункт — можно вызвать врача.
ЖОВТИС НА ЭТАПЕ
Интересен и рассказ Жовтиса о том, как его этапировали — с самого начала, когда его прямо в зале суда в городе Баканас Алматинской области «взяли под белые ручки».
3 сентября 2009 года из здания Балхашского районного суда в Баканасе до ИВС города, а затем из ИВС Баканаса до СИЗО Талдыкоргана его — к тому же одного — этапировали в автозаке, который сделан на базе микроавтобуса типа «Газели».
Когда 24 октября 2009 года Жовтиса этапировали из СИЗО Талдыкоргана в колонию-поселение Усть-Каменогорска, то из Талдыкоргана до ближайшей железнодорожной станции Уштобе его везли месте с другими осужденными в автозаке, оборудованном на базе грузовика. В обоих типах автозаков нет боковых окон, через которые этапируемые могли бы смотреть по сторонам. Они могут смотреть только вперед — в сторону водителя — через маленькое зарешеченное окошко.
На вопрос об обывательском представлении, что осужденных при этапировании жутко избивают, чуть ли не травят овчарками, Жовтис ответил, что лично его не избивали и собаками не травили.
— С конвоем с собаками я сталкивался только на железнодорожных станциях. В первый раз – когда автозаком привезли из СИЗО Талдыкоргана на станцию Уштобе и там перегружали в «столыпинку», в зарешеченный вагон. На станции Уштобе стояли конвойные с собаками. Как в лучших фильмах Голливуда. Но никого, кто выходил со мной из автозака, не били, — говорит Жовтис.
Осужденные на «жовтисском» этапе выходили из автозака и затем поднимались по одному в вагон, который заключенные называют «столыпинкой». Каждый — со своей сумкой, как правило, большой китайской клетчатой сумкой. В тамбуре вагона конвойные заставляли осужденных всё вынуть из сумок, проверяли содержимое, и затем вещи обратно запихивались в сумки. Там же происходил поверхностный обыск самих осужденных — без раздевания, прощупывались складки одежды.
«Столыпинка» представляет собой обычный плацкартный вагон, в котором вдоль коридора тянется железная решетчатая стена с решетчатыми дверями в каждое купе. В каждом купе по шесть полок, по три с каждой боковой стороны, за исключением купе, в котором ехал он, — там полки были только с одной стороны. Перегородки между купе металлические. Полки тоже металлические.
— По-хорошему, там, где шесть полок, должно размещаться шесть человек. Однако в каждое такое купе запихивали до 20 осужденных. На окнах — решетки, а за окнами — металлические щиты. Свет в купе никто не включал. Поэтому в купе, даже днем, был полумрак: тусклый свет попадал только из коридора. На окнах в коридоре тоже решетки, стекла закрашены белой краской почти до середины. Ночью в коридоре светят тусклые лампы. Мы выехали поездом из Уштобе в ночь с 24 на 25 октября и приехали в Семипалатинск примерно к 16 часам 25 октября, где нас, «неосторожников», забрали и на легковой машине доставили в колонию-поселение, — говорит правозащитник.
Что же касается слухов об избиении этапируемых, то Жовтису другие заключенные рассказывали: когда они этапом прибывали поездом в следственный изолятор Семея, то их там встречали «жестко»:
— Все, кто прошел этапом через СИЗО Семипалатинска, говорили, что там при встрече всех избивали и сажали на корточки. Наш поезд со станции Уштобе тоже приехал в Семипалатинск, однако меня и других «неосторожников» на железнодорожной станции Семипалатинска встретила легковая машина из нашей колонии, которая забрала нас и повезла сразу в колонию. Поэтому мы миновали СИЗО Семипалатинска.
По словам Жовтиса, последнее вовсе не является какой-то незаконной привилегией, поскольку те, кто осужден на колонию-поселение, по закону имеют право добираться туда своим ходом, даже без конвоя.
В КОЛОНИИ-ПОСЕЛЕНИИ
Жовтис самым тяжелым периодом пребывания в колонии-поселении Усть-Каменогорска называет время с конца 2009 года и весь 2010 год. Это он связывает с подготовкой и проведением саммита ОБСЕ в Астане, который состоялся в декабре 2010 года. На практике это вылилось в усиление проверок, придирок, отказ в отпусках.
— Общая наполняемость колонии-поселения составляет 150 человек, в которой содержались около 130 человек. Осужденные живут отрядами: два отряда по 30 человек и один — из 70 человек. Кровати двухэтажные, не сетчатые, а из металлических лент, поэтому очень жестко и холодно, а матрацы очень тонкие. Поэтому нужно прокладывать поверх металла фанерку, иначе спать невозможно, — говорит Жовтис.
По его словам, постельное белье, которое выдается, очень тонкое, похожее на марлю, которое быстро изнашивается. Поэтому заключенные пользуются своими постельными принадлежностями.
— Да вот проблема — начальство требует, чтобы постельное белье было только белого цвета, а китайцы и турки выпускают только цветное белье, — иронизирует Жовтис.
И тут же добавляет, что в связи с проблемами постельного белья заключенным далеко не до шуток. Жовтис привел пример с полотенцами:
— Полотенца, которые выдаются заключенным, не впитывают влагу. Поэтому они пользуются своими полотенцами. После утренней помывки заключенные вешают полотенца для сушки на спинку кровати. Но в колонии требуют заправки постели по-армейски: чтобы одеяла были натянуты и постель выглядела кирпичиком. Однако начальники требовали, чтобы полотенца находились под подушками. Но мокрые полотенца там быстро спреют, и подушки тоже. Идиотская ситуация! В конце концов заключенные договорились с администрацией о том, что полотенца будут сушиться на спинке кровати, но когда в колонию прибывают проверяющие, то полотенца будут убираться под подушки.
Как говорит правозащитник, несмотря на то, что это была колония-поселение, даже в ней нередко избивали осужденных; заключенные, во всяком случае, говорили об этом:
— По слухам, избивали оперативники, а также руководство колонии. Потом устойчивые слухи пошли об одном из оперативников, что он избивает, к тому же в состоянии алкогольного опьянения. Я пришел к начальнику колонии-поселения майору Аршину Сагатову и сказал ему, что я, как правозащитник, всё время борюсь с пытками, поэтому «вы сильно рискуете и не надо этого делать».
По словам Жовтиса, на какое-то время слухи об избиениях прекратились, затем снова появились:
— Закончилось это дело тем, что мне сообщили о том, что в течение более двух часов один из оперативников избивал осужденного прямо в дежурной комнате — хотя и не был на дежурстве — в присутствии других сотрудников и в состоянии довольно сильного алкогольного опьянения. Причем, как говорили мне, он избивал и ногами, и дубинкой, ударял между ног и куда попало. Это вывело всех осужденных из себя, и мы предприняли всевозможные меры, чтобы это не осталось безнаказанным. Это было в апреле-мае 2010 года, — говорит правозащитник.
По словам Жовтиса, заключенные по сотовым (нелегальным) телефонам связались со службой безопасности учреждения, вызвали представителя, поставили в известность прокуратуру.
— Всё это мы начали где-то с шести часов утра. Удалось добиться возбуждения уголовного дела. Человека уволили, а затем судили. Правда, ему дали всего лишь год лишения свободы. Он отбыл какую-то часть, потом условно-досрочно освободился. После этого в колонии слухи прекратились о каком-либо избиении заключенных. Правозащитник, плюс мобильный телефон (пусть и не свой), плюс всеобщая поддержка заключенных по тому или иному вопросу — это страшная сила в тюрьме, — говорит смеясь Жовтис.
ЖАЛОВАТЬСЯ В ТЮРЬМЕ
Как говорит Жовтис, будучи в колонии-поселении, где заключенные могут выезжать самостоятельно на работы за пределы колонии и где свидания с ними не ограничены, он был изолирован от внешнего мира, поскольку ему не давали возможность выходить самостоятельно за пределы колонии.
К тому же, по его словам, в колонии существует правило: заключенные не могут встречаться с иностранцами и представителями СМИ без специального на то разрешения со стороны руководства комитета уголовной исполнительной системы. Это он связывает с тем, что тюремная система является закрытой и она больше всего боится утечки информации о том, что в ней творится.
В закрытой тюремной системе очень тяжело вести общую правозащитную работу. Вышеприведенный удачный пример борьбы с избиениями осужденных Жовтис считает больше счастливым исключением, а не правилом:
— Я там перестал жаловаться. Во-первых, мои жалобы относительно моего содержания были «отфутболены», я получил положительные ответы лишь на одну-две мои самые «невинные» жалобы, которые ничего не решали. Во-вторых, подавать общие жалобы, касающиеся жизни осужденных, даже если они аргументированные и обоснованные, — себе же дороже. Начальство начинает применять к заключенным репрессивные меры, в том числе и коллективные наказания, и они сами начинают просить меня, чтобы я прекратил жаловаться.
По словам Жовтиса, заключенные не могут позволить себе жаловаться, в том числе прокурору, поскольку об их жалобе моментально становится известно администрации, которая тут же начинает применять репрессии по отношению к жалобщику:
— Жаловаться в зоне нельзя по определению. Эта процедура не только не эффективна, она — контрпродуктивна, то есть осужденный сразу же получает значительно больше неприятностей и проблем. Поэтому обычно осужденные просто-напросто договариваются с администрацией, «благо», система насквозь коррумпирована. Всё покупается-продается, на всё есть тарифы. Это все знают, но все об этом молчат. Я лишь могу констатировать два факта: система полностью коррумпирована и там невозможно жаловаться по определению.
КЛАДОВЩИК НЕСУЩЕСТВУЮЩЕГО СКЛАДА
Жовтис не сомневается, что он был политически осужденным и политическим заключенным. По его словам, в связи с этим в колонии-поселении было сделано всё для того, чтобы лишить его контактов с внешним миром.
— Началось всё с того, что, когда мы прибыли в колонию, нас поместили в карантин. Это был абсурд. Весь карантин заключался лишь в том, что в комнате, где мы находились, была повешена табличка с надписью «Карантин». Во всем остальном никакого карантина не было, поскольку мы умывались, питались, ходили в баню и тому прочее вместе со всеми. Всё как у всех, кроме того, что нам были запрещены выход в город и свидания. Логики никакой нет, но зато есть табличка «Карантин».
По словам Жовтиса, этот карантин длился 15 дней, а после этого в колонии был введен карантин по гриппу:
— Но карантин в колонии был избирательным, поскольку из 130 человек 80 осужденных выходили в город на работу. Опять не было никакой логики, но зато был карантин. Мне в этот период не разрешали встречаться даже с моим адвокатом Виталием Вороновым.
Как говорит правозащитник, в дальнейшем возникла коллизия, связанная, с одной стороны, с тем, что администрация колонии имела своеобразный «зуб» на него, а с другой — у него разболелись зубы.
По его словам, здоровье заключенных зависит прежде всего от питания, которое в колонии-поселении очень плохое и содействует развитию прежде всего легочных и желудочных заболеваний, а также болезни зубов.
— Даже я на себе это почувствовал, хотя меня «подкармливали» мои друзья и жена. Большое им спасибо. У меня там болели желудок и зубы. Но про зубы — это целая отдельная история, — говорит Евгений Жовтис.
По его словам, у него сильно разболелись зубы, однако администрация колонии не разрешала ему выезжать в Усть-Каменогорск в стоматологическую поликлинику:
— Только через две недели — и то после вмешательства правозащитника Жемис Турмагамбетовой — меня вывезли в город, хотя по закону я имел право самостоятельно выехать в стоматологическую поликлинику. Меня, как какого-то главаря террористов бин Ладена, сопровождали три человека: сам начальник учреждения, начальник оперативного отдела и еще один сотрудник. Потом начальник перестал ездить, а эти двое меня возили потом в стоматологическую поликлинику полтора месяца, потому что, пока мне не позволяли вовремя лечить зубы, у меня образовался гнойный мешок над верхними зубами. Мне вскрывали десну, промывали, выкачивали гной — это был какой-то кошмар. В принципе, если бы еще немного меня продержали без медицинской помощи, то могло быть заражение крови, тем более что это была верхняя десна.
Жовтис вспоминает, что с ним в ноябре 2009 года персонально побеседовал «замполит» департамента КУИС по Восточно-Казахстанской области полковник Олег Будрин:
— Он сказал, что мне предлагается работа в качестве инженера по технике безопасности в цехе по производству пластиковых окон, который планируется открыть в нашей колонии. Это предлагалось мне и Кучукову — два инженера по технике безопасности в одном цехе. Я отказался на том основании, что это не моя специальность и что я не могу нести ответственность там, где не разбираюсь.
Жовтис, в свою очередь, представил два гарантийных письма, что его готовы взять на работу две организации — филиал Казахстанского бюро по правам человека в Усть-Каменогорске и еще одна организация — в качестве консультанта по правовым вопросам.
— Мне сказали, чтобы я написал объяснительную об отказе от предложенной работы. Я написал. Это было 18 ноября 2009 года. А 20 ноября мне объявили первое взыскание за «злостное нарушение режима» — «отказ от работы». А взыскание накладывает серьезные ограничения на и без того мизерные права осужденного, находящегося в колонии-поселении, например, меня имеют право не выпускать на субботу-воскресенье, ограничивать и по некоторым другим вопросам, — говорит правозащитник.
Жовтис говорит, что тот же полковник Будрин в декабре снова появился в колонии и предложил ему работу — стоять дневальным у тумбочки и получать за это 13 тысяч тенге в месяц:
— Но перед тем как сделать мне это предложение, он угрожающе предупредил меня, что если я вновь откажусь от предложенной работы, то мне могут влепить еще одно взыскание за злостное нарушение режима и отправить в колонию общего режима. Закон это позволяет. Я в это время болел, у меня была температура 39 градусов. То есть у меня было тяжелое состояние, а тут мне с угрозой сделали такое издевательское предложение. Но я без тени сомнения отказался. Я сказал: «Давайте бумагу, я напишу объяснительную, что отказываюсь. В общем режиме тоже живут». То же самое сделал Кучуков. Объяснительную мы написали. Потом нас оставили в покое. Они собрали все материалы для взыскания — рапорта, объяснительные с нас, показания свидетелей, — но взыскание нам за это так и не объявили.
Однако, как говорит Жовтис, в январе 2010 года, когда ему в третий раз предложили работу, уже кладовщиком будущего швейного цеха, а осужденному по такой же уголовной статье алматинскому журналисту Тохниязу Кучукову — кладовщиком будущего цеха пластиковых окон, он решил согласиться:
— Начиная с первого принуждения к работе, я начал жаловаться прокурору. Однако все мои жалобы «отфутболивались». Я понял, что жаловаться бесполезно, и решил согласиться после недели «бодания». 13 января я подписал договор.
Как говорит Жовтис, швейный цех появился в апреле 2010 года, немного поработал, а затем его в ноябре того же года закрыли.
— С 13 января 2010 года по ноябрь я ни минуты не работал, поскольку склада не было. Склада не было и в цехе по производству пластиковых окон. Однако нам регулярно выдавали деньги — по 25 тысяч тенге в месяц — за работу, которую мы не делали. В ноябре 2010 года меня перевели вторым кладовщиком в цех по производству пластиковых окон. И я с Кучуковым, два кладовщика одного склада, которого не было, получали зарплату до дня нашего освобождения. Вот такой идиотизм, с которым было бессмысленно сражаться, поскольку руководство колонии и, как я понял, КУИС, а может быть, и выше, готовы были на всё, лишь бы нас не выпускать за пределы колонии, — говорит правозащитник.
ПОМОЩЬ БЫВШИМ ЗАКЛЮЧЕННЫМ
По словам Жовтиса, после выхода из тюрьмы ему поступает много звонков не только от бывших солагерников, но и от других бывших заключенных, которых он не знает, но которые знают о нем как о хорошем правозащитнике. С чувством гордости он сказал:
— Я в колонии получал деньги, не работая. Теперь я работаю — оказываю правовую помощь бывшим заключенным — бесплатно.
Вспоминая морально-психологические взаимоотношения между заключенными, Жовтис говорит, что эти отношения, в принципе, такие же как и «на воле», только без полутеней, более резко очерчены:
— Хороший и сильный человек там становится лучше и еще сильнее, а плохой и слабый — только ухудшает свое положение. И с этим невозможно что-либо сделать, поскольку это естественный процесс. Мне тяжело было наблюдать, как опускались, сгибались люди уже немолодые, семейные, которые, казалось бы, обладая жизненным опытом, должны быть устойчивыми. Но я с этим ничего не мог поделать.
О себе Жовтис говорит, что в колонии к нему относились с большим уважением. Причину этого он видит в том, что не согнулся там, и к тому же постоянно выступал в защиту интересов осужденных. Кроме того, он оказывал индивидуальную юридическую помощь заключенным и некоторые из них выиграли процессы по своим исковым заявлениям.
Перед уходом я хотел было сфотографировать Евгения Жовтиса вместе с его женой Светланой Витковской. Однако в это время в другой комнате снова заплакал ребенок, и я услышал, как она пытается успокоить его. Стало неловко отвлекать ее. Поэтому я ограничился тем, что сфотографировал Евгения Жовтиса с его старым, 17-летним, персидским котом, который не отходил от него ни на шаг.
ПРЕЗЕНТАЦИЯ КНИГИ ЖОВТИСА
В понедельник, 16 апреля, директор Казахстанского бюро по правам человека Евгений Жовтис презентовал в Алматы свою книгу «Записки колониста-поселенца и другие статьи и письма из неволи». В книгу вошли статьи, письма и обращения Евгения Жовтиса, написанные им в период заключения в колонии-поселении ОВ-158/13 с ноября 2009 года по январь 2012 года.
Как говорит редактор-составитель этой книги Андрей Свиридов, «одно обращение и две больших статьи написаны Евгением Жовтисом в соавторстве с солагерником — журналистом Тохниязом Кучуковым, волею судьбы и суда разделившим с казахстанским правозащитником все перипетии этапирования, пребывания в колонии и освобождения из нее».
В книгу также вошли отдельные интервью с Евгением Жовтисом и материалы о нем его друзей и соратников по правозащитной деятельности — Розы Акылбековой, Сергея Дуванова и Андрея Свиридова.
Кстати, в книгу вошло интервью «Евгений Жовтис: Если меня освободят, в Советский Союз возвращаться не хочу», опубликованное веб-сайтом нашего радио Азаттык.
Директор Казахстанского бюро по правам человека Евгений Жовтис летом 2009 года совершил по неосторожности наезд на человека, в результате которого тот скончался. Осенью того же года Жовтис был осужден на четыре года тюрьмы с отбыванием в колонии-поселении. Международные правозащитные организации и адвокаты критиковали ход следствия и суда, говорили, что Жовтис осужден незаконно несмотря на то, что мать погибшего парня простила Жовтиса, что молодой человек сам шел в темное время суток по полосе движения автомобиля, что сам Жовтис была ослеплен фарами встречной машины и не мог предотвратить наезд на пешехода.
В марте 2012 года Жовтис был освобожден по очередной массовой амнистии.
Радио Азаттык
